драббл Элрику раз
Тень ложилась на стену и лежала там, оглядывая вечерний полумрак комнаты. Самого владельца тени видно не было и, Нагиса знал, его и не будет видно, пока он не захочет этого сам. Также, конечно, оставался процент того, что его здесь и нет. Тени деревьев и птиц, шум леса и топот ног нерадивой охраны, которую, мимолетной мыслью инквизитор уже казнил двадцать восемь раз, но в реальности еще сдерживался. В охране были профессионалы и, хотя раздражали они иногда до безумия, они могли спасти его от лазутчиков.
От теней его спасти не мог никто. От желания выть в углу, сбившись под одеяло в комок, свернувшись калачиком и обвив хвостом ноги, пристально наблюдать, метаться взглядом от одного окна к другому, от угла к стене, скулить так, чтоб не слышали, подворачивать под себя пятки, рвать в слепом ужасе простыню. Лес шумел, угрожающе надвигаясь ближе, спасительный сон прийти не мог, потому что - Нагиса знал - мог прийти Айме. Когда раздавался крик совы, у Добуцу изнутри вырывался жалобный звук, больше похожий на те звуки, что издают котята, отлученные от матери.
И, чувствуя как безумие подступает к горлу, как липкий, удушающий страх затапливает его с головой, он разглядывал тень пантеры на стене и наделся, что сошел с ума. Что это неправда.
Ему казалось, что сумасшествие лучше, в сто раз лучше, чем Лаэрт.
Да что там в сто - в тысячу.
сказка два.
Облака опускались ниже и ближе, выплывали из-за громадин кирпичных домов, оставаясь такими же белыми, неотвратимо далекими и нереальными, размытой мечтой, гимном миру фантазии, от которого щемило сердце и вспоминалось что-то такое, что ощущается только в детстве. И хотелось чего-то такого, чего не хотелось уже давно, и не захочется еще долго. С синего неба июльским пухом сыпалась грусть, резко контрастируя с солнечными лучами, играющими в зелени травы и Дику хотелось в горы, в лес, в озеро, в петлю, да куда угодно, только бы дальше отсюда.
Здесь не ждало больше ничего. Ни в парке, где они раньше кормили уток; ни на скамейке, где пили пиво; ни в доме с немытыми сковородками, где они жили; ни в трамвайных вагонах с пыльными стеклами - он искал, смотрел и не находил того, что раньше стекало само отовсюду. То счастье, что лилось из улыбки Терри, дрожало в кончиках пальцев, грелось в ключицах, ушло вместе с Терри куда-то дальше, мелькнуло в его волосах на прощание и Дик помахал ему в ответ. Скамейка стала просто скамейкой, облака - облаками, утки - тем, что хотелось зажарить и подавать по-пекински. Счастье махнуло ему не сразу, конечно. Сначала оно ушло из улыбки Терри, потом ушла улыбка Терри, потом настоящий Терри, потом сам Терри.
Дик мог кормить собаку и жарить яичницу, цепляться во фразы и мгновения, ходить в фитнес зал и бриться, звонить, ждать, но все было без толку и шестое,нет, даже седьмое, но очень важное нечто твердило ему: "сделай что-нибудь". Сделай же что-нибудь, ну. И Дик делал, но, видимо, делал что-то не то, потому что теперь он не завтракал с утра. Одному было скучно.
-Я больше не могу, - сказал Терри, и ничего непонятного не было в этой фразе. Он больше не может - чего же тут непонятного. Дик машинально чесал собаку за ухом и смотрел как тот берет какие-то вещи. Как оставляет ключи, как уходит, оборачиваясь, как захлопывает за собой дверь и все было ясно - скамейка была пуста и цепляться уже было не за что.
Ллойд подходил к чужим окнам, смотрел в них и уходил. Он не хотел видеть Терри, нет, это было просто привычкой - теперь дурной привычкой. Он мог залезть в окно без ключей, помешать новому любовнику Синта, разбить коллекционную вазу, оставить письмо,но все это казалось ему смешным и глупым, и, потянув за поводок пса, он уходил прочь. Ретривер со скуки выл, Дик - нет.
Ночью ему снилось как открывается от ключа дверь и Терри приходит, и говорит, что это все была чушь и бредни, и что главное то, что он его, Дика, любит, действительно любит, а все остальное - ерунда, и что теперь все будет хорошо, и... Дальше он просыпался и засыпал обычными эротическими снами, в которых, впрочем, действующие лица не отличались.
Дик не выкидывал фотографии, приглашал девушек в ресторан, приводил их домой и они, облаянные собакой, оставались - кто-то дольше, а кто-то меньше, щебетали на кухне, забывали свои зонтики и получали цветы, но сны его не менялись, только лицо размывалось чуть-чуть, будто на мокрой пленке. Он пил, но немного - боялся спиться, не ходил по борделям - боялся привязаться, работал, работал и снова работал, потому что это ему помогало, отвлекая его от верениц нескончаемых, одинаковых, мучительных дней.
Шли минуты, тянущиеся как дни, дни как месяцы и месяцы как годы. В его спальне поселилось нечто с белыми волосами - он не помнил имени, но не нуждался в нем. Джули, Милли, Билли - особой разницы не было.
А потом, слушая ее болтовню о майках и о подругах, о том какая у него классная фигура и что неплохо бы съездить на юг, Дик отчетливо понял, что еще немножко - и он убьет ее. Или, лучше, себя.
Ему стало смешно, он съел сыра и, не утруждая себя объяснениями, вышел на улицу, прошел знакомые два квартала, купил цветы. Потом, подумав, вернулся, и купил еще. И еще.
Позвонил в знакомую до последней царапины дверь, отодвинул открывшего мужчину, прошел внутрь.
Посмотрел на Терри, сидящего на стуле, в халате и засосах, смотрящего на него с разинутым ртом и распахнутыми глазами и улыбнулся.
-Я за тобой. - Дик протянул цветы мужчине, кажется, с длинным хвостом за спиной, он не заметил и, велев поставить в вазу, вновь отвернулся к Синту. - Прости, что долго.
Терри не отводил взгляда, чуть кривил рот и игнорировал вопли того, с хвостом. Потом поднялся и улыбнулся, откинув прядь так, как делал это тысячу лет до, и мир тряхнуло. Он взял Дика за руку и мир перевернулся во второй раз.
-Мы об этом не будем, этого не было. - Синт сообщил это так, будто всегда знал, что тот придет, что так и нужно, что так и задумывалось, что..
-Можно я вышвырну это из твоего дома? - вопросил Дик и, не дожидаясь ответа, вышвырнул.
Это был его Терри - снова его, и облака, выплывая из-за кирпичных громадин, улыбались ему и тому, что он снова жив. Тому, что он это чувствует.
Счастье бегало где-то рядом, в руках дрожало тепло.
И он знал, что Терри сможет еще немного.
Потому что, Дик-то не сможет без Терри.